Пусть будут, вдруг кому пригодятся.
* * *
Выбор веры всегда неподвластен уму,
Небогат, как подледный улов...
Продолжаю я верить всего одному
Из огромного сонмища слов.
Пусть галдит словарей возмущенная рать –
Примитивное, мол, существо –
Если всё зачеркнуть, если всё отобрать,
Мне достаточно будет его.
Я боюсь за него – и другие слова
Обираю с листочков, как тлю –
Как они верещат и качают права...
А оно мне кивает: "Люблю".
* * *
Мы столько бесчисленных раз
Рождались и вновь умирали,
Что яд в поднесенном бокале
Смешон и наивен для нас.
Нам было дано на одно
Рождение больше, чем надо –
И каждая гроздь винограда
Хранила былое вино.
Как врал календарь шутовской,
Как зеркало глупое врало...
Слипались осколки бокала
С какой-то веселой тоской.
Что ж, видимо, смерть не для нас –
И мы для чего-то другого,
Раз все возвращается снова
В 2012-тый раз...
* * *
Утешься, бродяга, возьми эту мелочь небес –
С такой голодухи и уксус покажется слаще...
Моим городам недостаточно призрачных месс,
А ты не способен уже отслужить настоящей.
Утешься хоть тем, что само тебе в руки плывет,
Что будет кому приготовить рождественский ужин,
Что кто-то еще принимает твой бег за полет,
Что ты хоть кому-то на свете понятен и нужен.
Тупи свои зубы о кости ушедших веков,
Не вой на луну от тоски по кровавой погоне –
Утешься и молча возьми свою горсть медяков...
А я обойдусь серебром на висках и в ладони.
* * *
Юле
Ни слез не надо, ни чернил
В угоду февралю...
Хочу, чтоб мир тебя любил,
Как я тебя люблю.
Любил не за, не вопреки –
И почитал за честь
Принять тепло твоей руки
И сердца стук прочесть.
* * *
Когда-нибудь я вспомню эту зиму –
И улыбнусь, и вовсе не пойму,
С чего мне было так невыносимо
И так печально было почему.
И сосчитаю все твои улыбки,
Что расточались щедро и светло –
Как этот снег, вещественный и зыбкий,
Летящий прямо в черное стекло...
Когда-нибудь, из будущего лета,
Из небывалых дней я загляну
В больной февраль прощающийся этот,
В его зрачков немую глубину –
И не пойму, за что такое счастье
Так незаметно было мне дано,
И захочу опять сюда попасть – и
Лететь, как снег в раскрытое окно...
* * *
Теперь мы обычные люди –
А значит, почти уже звери...
Нас время познанием ссудит
Ценой невозвратной потери.
С решением высшим не споря,
Из рая выходим по двое...
Ведь если есть мертвое море,
То где-то должно быть живое?
Но путь – по сомнительной тверди,
Горам и смердящим болотам,
От маленькой смерти до смерти –
Пропитанный кровью и потом.
И яблоко мнится на блюде...
Скажи, золотое, куда мне?
Теперь мы обычные люди –
А значит, почти уже камни.
И в небо кричим бестолково,
Поросшие мхом и травою...
Но если есть мертвое слово,
То где-то должно быть живое.
* * *
Помилуй их, оставивших меня –
И мной из тьмы не выведенных тоже.
Позволь простить друг друга, не кляня
За то, что позабыть никак не можем –
За имя, прозвучавшее в бреду,
За руки, продолжающие сниться...
За годы, что безжалостно идут,
Меняя представления и лица.
Прости нас – так по-детски горячась
Считающих сердечные ушибы –
За каждую мечту, что не сбылась...
За тех, кого не любим – а могли бы.
* * *
Стихи и счастье несовместны...
И если б можно выбирать
Нам было – кто б, скажи мне честно,
Открыл когда-нибудь тетрадь
И написал хотя бы слово,
Смирившись с этакой судьбой?
Чье сердце выдержать готово
Такую пытку над собой?..
Тебя пугает эта ересь?
Я и сама ее боюсь –
И все пишу, еще надеясь
На этот призрачный союз.
И тают, тают понемногу
Моих несчастий облака...
А все стихи – тоска по Богу.
Неизъяснимая тоска.
* * *
Не сходи, пожалуйста, с ума...
Мы с тобою видели немало.
Всякий раз упрямилась зима –
Но всегда сходила с пьедестала.
Мы ее не станем провожать,
Говорить напутственные речи...
Всю свою оставшуюся кладь,
Мишуру поблекшую и свечи
Ей самой под силу донести.
Пусть себе ругается и воет –
Серебра, зажатого в горсти,
Хватит ей до полюса с лихвою.
А весна садится в самолет
Где-то в неизвестной части света...
И на небе колют серый лед
Ангелы в оранжевых жилетах.
* * *
Не надо слов... К чему они,
Слова бессмысленные эти?
Нам хватит тихих междометий
На все оставшиеся дни.
И всё, чего без слов хочу –
Смотреть, как чистишь ты картошку,
Как, замечтавшись, гладишь кошку,
Что прижимается к плечу.
Как прячешь муку, уходя
На бесконечную минуту...
Как улыбаешься чему-то
Под шорох летнего дождя.
Как ловишь прядь моих волос
Губами в сумраке рассветном –
И как киваешь чуть заметно
В ответ на мой немой вопрос.
Слова растаяли вдали...
Ушли, понятливые, сами –
Пока мы, глупые, глазами
Наговориться не могли.
* * *
Волшебник оказался трепачом.
Но, по большому гамбургскому счету,
Он в этой сказке вовсе ни при чем...
И как ему спасать еще кого-то,
Когда себя спасти он не сумел –
И стал давно заложником легенды,
Оставшись взаперти и не у дел,
Платя своим героям алименты
То болью, то сосущей пустотой,
То новой ложью в маске пострашнее...
А ты тут – с этой розовой мечтой,
Которая трепещет и краснеет –
И вот уже болтается в груди,
Как шелковое сердце набивное...
В Канзасе ожидаются дожди –
Куда тебе, железному, со мною?..
* * *
Всю ночь по карнизу стучали
Прощальные слезы зимы...
Так в каждом конце о начале
Печалимся часто и мы –
Но все же уходим... Уходим.
Оставив святые места,
Иной предоставив погоде
Играть свои роли с листа.
Уходим, заранее зная,
Что вечного нет короля...
Что кода цветущего мая
Прекраснее слез февраля –
Но суть их при этом все та же.
Кто плача уйдет, кто смеясь –
Не важно... Грядущее вяжет
Одну бесконечную вязь –
Все наши приходы, уходы
Вплетая в цветной гобелен...
А боль – к перемене погоды.
К любой из ее перемен.
* * *
Ты все пишешь и пишешь о Ней –
Посылаешь почтовую стаю
Под обстрел торопящихся дней...
А какие из птиц долетают –
Не сумеешь узнать никогда.
И наверное, к лучшему это...
Поднимается к горлу вода
Подозрительно алого цвета.
Ты слыхал, что в живых Ее нет,
Затерялась на дальних погостах...
О Любви говорящий поэт –
Как художник, рисующий воздух.
Нет на свете сложнее задач,
Чем у этих несчастных блаженных...
Но за тысячей их неудач
Наступает один сокровенный,
Невозможный, казалось бы, миг –
И с небес опускается стая...
И глядишь на немыслимый лик,
Узнавая его – и вдыхая.
* * *
– Да-да, дорогая, уверен, семнадцатый год, –
Поправил очки и смахнул паутинку Оценщик, –
Я брать не хотел, но хозяин попал в переплет,
А совесть и честь не такие уж нужные вещи,
Как он полагал, среди смуты... Я принял залог,
И он тут пылится – и молью изрядно потрачен.
Увы, убедить не успел я беднягу, не смог –
И выдал взамен бриллиант и немного удачи...
А это любовь – мне ее заложила одна
Прекрасная дама в обмен на здоровье детишек.
В шестнадцатом веке... Считайте, уже старина.
И кстати, любви у меня преизрядный излишек,
Поскольку забрать ее может лишь тот, кто принес...
Чужая навряд ли придется кому-то по росту, –
Оценщик вздохнул и потер выдающийся нос, –
Любовь возвратить, если предали, очень непросто.
Но, Вам-то, конечно об этом известно давно...
Нет, я без намеков, ну что Вы, моя дорогая.
А что Вас ко мне?.. Ах, оставьте. Сходите в кино,
Послушайте музыку, выпейте, что ли, токая
Стаканчик – хотя лично я предпочел бы мерло...
А завтра уже будет лучше и легче намного! –
Тепло улыбнулся Оценщик, поправил крыло
И сам проводил до двери, освещая дорогу...
* * *
Бьют часы на старой ратуше
Будто клювом какаду
Я не то, что журавля уже
Даже аиста не жду
Я расчесываю волосы
И смотрю себе в окно
Все посадочные полосы
Заросли уже давно
Лебедою и антеннами
Kто-то смотрит евроньюс
Кто-то плачет внутривенными
Я обычными боюсь
Вдруг испорчу день синоптикам
Обещали ведь весну
И стою, как рыба с зонтиком
Губы трубочкой тяну
Бог с тобой, какие нежности
Так, задумалась чуть-чуть
О тебе, о неизбежности
Ни взлететь, ни утонуть...
* * *
Так и вернулась вспять –
Дурой в одном носке...
Господи, мне летать
Если не с ним, то с кем?
Если не в этот свет,
В чей же меня тогда?
Это ни да, ни нет
Длится уже года.
Длится уже века,
В том же смешном ключе –
День моего сурка
Дольше его ночей.
Это уже не джаз,
И уж совсем не блюз...
Это в последний раз
Я по нему смеюсь.
* * *
Дождь на куполе выплясывал
Горечь долгого прощания...
Фортинбрасам фортинбрасово.
Присягнувшим – аве Дания.
А офелиям – офельево:
Приникать сердцами зябкими,
Колокольчики в метели вам
Под окно носить охапками.
Распускать по рекам волосы,
Плавать руслами окольными,
Петь давно забытым голосом
Под немыми колокольнями –
О предавших и преданиях,
О дворах и тихих двориках...
И молиться – небу Дании
И пустой могиле Йорика.
* * *
А летом ожидается война...
Но полноте, она и не кончалась –
Хотя вся эта наша одичалость,
Казалось бы, пройти уже должна.
Вот мы с тобой беседуем – а вдруг
Взорвут меня с того же самолета,
Что продали сегодня отчего-то
Властители страны твоей, мой друг,
Иной стране – в которой мой народ
Объявлен вне законов человечьих?
Чего, скажи мне, стоят наши речи,
Когда часы идут наоборот –
Отсчитывая время до нуля,
До этой черной точки невозврата?..
До лета, о котором мы когда-то
Мечтали среди вьюги февраля.
* * *
Как рассказать о том, что ты с ним
Совсем не та, что без него –
Без громких слов о смысле жизни,
Без надоевшего всего
Полупустого арсенала
Привычных слов глухонемых?
Когда бы ты другие знала...
О, если б только знала их –
Ты назвала бы поименно
Минуту каждую вдвоем
В звенящем воздухе бессонном,
В безумном воздухе своем,
Где только он – и тьмой, и светом –
Попробуй с этим проживи...
Как рассказать ему об этом –
И чтоб ни слова о любви?
Майданек
У коменданта все в лучшем виде –
И все работает, как часы.
Он аккуратно снимает китель
И ровно складывает трусы.
Он ненавидит пустые речи
И любит фюрера и футбол...
Нельзя, чтоб даром горели печи –
Он все продумал и все учел,
Распорядился поставить ванну –
И после всех многотрудных дел
Смывает долго и невозбранно
Проклятый запах горящих тел...
Ты знаешь, даты я помню плохо,
И с именами совсем беда –
Но эта ванна для Карла Коха
Навеки в памяти. Навсегда.
И если есть справедливость, Боже,
То где-то вечно – гол, безволос –
Все в той же ванне
Сдирает с кожей
Он этот запах – и смыть не может...
В кипящей ванне еврейских слез.
* * *
В юности хочется, чтоб за тебя умирали,
Рвали сердца и рубашки тончайшего шелка.
Хочется звона умелой и доблестной стали...
Ну, а теперь – чтобы жили.
Желательно долго.
Пусть не с тобою, но где-то ходили, дышали,
Пели, смеялись – и утром, вставая с постели
В собственном доме,
В какой-нибудь радостной дали,
Пили бы кофе – и в мирное небо смотрели.
* * *
Что дарить, если нам даже звезды уже не нужны,
Если с каждой из них в наши окна глядится разлука?..
Мой подарок тебе – эти несколько дней тишины,
За которые ты обнаружишь сияние звука.
И глаза обожжет изнутри это пламя – а ты
Их прикроешь рукой, налагая ненужное вето...
Мой подарок тебе – эти несколько дней слепоты,
За которые ты обнаружишь звучание света.
И когда вдруг услышишь далекую песню звезды,
Что погасла давно для других, а тебе еще светит,
Я тебе подарю еще пару веков немоты –
Чтобы знал, чего стоили дни окаянные эти...
* * *
Друг мой Сеня в тоске и печали –
И не видит вокруг ничего...
Импозантней парней не встречали
На деревне – но шляпа его
Велика на четыре размера,
Просто гибель изящных манер...
А Хуан надевает сомбреро –
И ему наплевать на размер.
Он идет по родному пуэбло,
Он дымит, не тревожась ничуть –
И короткие столбики пепла
Отмечают невидимый путь.
* * *
Ну что, неслучайный знакомый...
Задача, как прежде, проста:
Метать закулисные громы
И петь с обходного листа.
Не дать петуха или дуба,
Пока эта песня жива...
Но кто тебе, милый, Гекуба,
И что ей пустые слова?
Что ей пожелтевшие флаги
Над городом N или Х,
И тот же заезженный шлягер,
Вплетенный в десятый ремикс?..
Ты слаб – от вина ли, от ран ли,
Но в каждом движеньи – артист.
И так же чертовски талантлив,
И так же божественно чист –
Как страсти не знавшие губы,
Как вечная трель соловья...
И что тебе сердце Гекубы,
В котором улыбка твоя?
Август
Август пришел – и застал, как обычно, врасплох
Нравом имперским и яростным пылом очей,
Щедро мешая дневной обжигающий вдох
С выдохом душных и слишком коротких ночей...
Мало ли в мире других интереснейших мест –
В них, я ручаюсь, давно зарядили дожди...
Ваше Безветрие, может, ускорить отъезд?
Я бы смогла оплатить половину пути.
Ваша Засушливость, может, Вам песенку спеть?
Может быть, к мантии новую нужно звезду?
Я ведь и так подарила Вам добрую треть...
Но если надо, то больше и ярче найду –
Только скажите, могу ли рассчитывать я
Просто на дождь – чтобы всем раздышаться и чтоб
Тихо уснуть и проснуться в тени забытья?
Торг неуместен?.. Да Вы, Ваше Бедствие, сноб.
Да, признаЮсь, в этой царственной топке горя,
Я поклонялась иному – живому – огню.
Знаю, что глупо – и знаю наверно, что зря
Жду и никак не дождусь своего сентября...
Знаю, но в этом уже никого не виню.
* * *
Я тебя не прячу,
Я тебя таю –
В сердце, как удачу
Лучшую свою.
Как последний грошик,
Первую звезду...
От которой больше
Ничего не жду.
* * *
А ты поверь в любовь такую –
И боль в себе переиначь.
Не обвиняй в пылу и всуе...
И самый любящий скрипач
Пережимает скрипке горло,
Чтоб чище музыка лилась,
Чтоб крылья шире распростерла –
И легче в небо поднялась...
* * *
Но пока еще мы есть друг у друга –
Хоть в каком-нибудь нелепом формате –
Наши птицы возвращаются с юга,
Как ни силился бы мир задержать их.
Возвращаются в знакомые гнезда,
Вспоминают позабытые песни –
И становится все ясно и просто,
Словно не было ни зла, ни болезней.
Словно больше ничего не случится
Ни печального у нас, ни плохого –
Если все же возвращаются птицы,
Будто эхо изначального Слова.
* * *
Давай, укройся – и будь хорошей, теряя счет
Числу отменных сухих горошин, что жизнь сует
Тебе под груду, почти под башню таких небес,
С которых сдунешь туман-иуду – и он исчез,
И вечер тихий послушно замер, и мир окрест –
Где не хватает уже кунсткамер и королевств...
Какой наследник царя Гороха тебя поймет?
И ты скрываешь, что спится плохо – наоборот,
Лежишь с улыбкой на безобразье – молчу, молчу –
И ждешь, когда же уже погасят твою свечу,
Когда задует и запорошит твою звезду...
Давай, укройся и будь хорошей – а я пойду.
* * *
О, нет... Не падала, кляня
Фанфар ликующие звуки –
Летела – зная, что меня
Подхватят любящие руки...
Да, ты поймал – чтоб уронить
В такую бешеную бездну,
Что вся моя былая прыть
Не помогла бы – нечем крыть...
Не ожидай, что я воскресну.
* * *
Ты думаешь, все перемелется –
И кровь, и прощение зла...
Европа, старуха-процентщица,
За сколько ты нас продала?
Не пахнут ли руки, берущие
Иудову грязную мзду?
Не снится ли ночью грядущее
В бессонном и нищем аду?..
Как гибели близкой знамение
И вечный несмытый позор,
Стоит пред тобою Армения,
Стоит с незапамятных пор.
Стоит с незажившими ранами –
Смотри на нее, холодей –
Курганом стоит над погаными
Деньгами, убийцами данными...
Над совестью мертвой твоей.
* * *
Да нет, ничего не случилось,
И все у меня... как всегда.
И может, как высшая милость
Мне выдана эта беда –
И этот заоблачный ветер,
Сгибающий время в дугу...
Я завтра проснусь на рассвете
И снова легко побегу
Вперед, по знакомому кругу
Своих нескончаемых дел –
А там и другую подругу,
Глядишь, ты уже приглядел...
И все потихоньку забылось,
Быльем вековым поросло –
И снег, как последняя милость,
Улегся на сердце бело.
P.S.
А я храню – который год –
Друзей потерянные лица...
Ведь может так еще случиться,
Что кто-то вспомнит и придет
За потерявшимся в пути,
Придет безликий и усталый...
И дело будет лишь за малым –
Среди других свое найти,
Припомнив миг, когда черты
Размылись, четкость потеряли...
И может быть, из дальней дали
Придешь когда-нибудь и ты.
* * *
Ну, вот и все... Пора, окончен бал.
Спасибо всем, кто был и танцевал,
Кто натирал паркет и плавил свечи.
Спасибо флейтам, скрипкам и альтам,
Портным – за туалеты милых дам...
И времени – за то, что бал не вечен.
Все были и прекрасны, и добры –
Учитывая правила игры
И явный недостаток стен и крыши...
Зато сиял фонарь над головой,
Изменчивый – а стало быть, живой –
Свидетельством, что есть миры и выше.
Спасибо тем, кто вместе был и врозь,
За то, что здесь сбылось и не сбылось.
Уходит ночь – и мне пора за нею...
И если не хватала с неба звезд,
Виной тому не слабость и не рост –
А просто звезды нА небе нужнее.
* * *
Задуматься – и выпасть на зеро,
Остановив и время, и пространство...
И сердце, что достаточно старо,
Чтоб пожелать хоть в чем-то постоянства.
Хоть в мелочах – в пятне на потолке,
В рассохшейся до скрипа половице,
В своей неразговорчивой тоске
О том, что не придет и не случится.
Задуматься – надолго, на века...
А утром вдруг проснуться в старом кресле –
Все то же... Ныне, присно и пока.
Как будто жили, умерли, воскресли –
И время встрепенулось и пошло,
И руки онемевшие взлетели...
И свет проник сквозь сердце и стекло,
Как детский смех с воскресной карусели.
* * *
Не плачь, мой маленький, не плачь
Здесь каждый сам себе палач – и сам свобода
И кум глухому королю
Я все равно тебя люблю
А в чем природа
Твоей предательской любви
Не говори мне, не трави знакомых баек
Единой правды в мире нет
И там, где морщится поэт
Встает прозаик
Чтоб по сусекам поскрести
И камнем мудрости в горсти – да по сусалам
Смотри и слушай, дурачок
Как правда с губ твоих течет
Земным и алым
* * *
К чему пенять на время, друг Гораций,
Винить его за беды сгоряча?
Оно – лишь перемена декораций,
То грубая дерюга, то парча.
А пьесы мы придумываем сами,
И сами выбираем голоса
Для вечной перепалки с небесами –
Ни разу не взглянув на небеса...
И опьянившись собственною речью,
Мы слышим в их молчании свою
Сварливую браваду человечью,
И гибнем в необъявленном бою
За то, что нам и так дано – без боя,
Навечно, безвозмездно и любя.
А время... Выбирай себе любое –
Пока оно не выбрало тебя.
* * *
Мне сказали терпеть – я терплю,
Наблюдаю и силы коплю
Для совсем безнадежного случая...
Но порою нет сил наблюдать,
Как ты слепнешь и глохнешь опять,
И себя, и его только мучая.
Как стучишь кулачками в стекло,
Чертыхаешься глупо и зло –
И свернувшись по-детски, калачиком,
Засыпаешь, не вытерев слез...
Так бы поднял тебя и унес –
Но, послушен всезнающим датчикам,
Повторяю "еще не пора",
И стою над тобой до утра,
И машу бесполезными крыльями,
Отгоняя случайный кошмар...
Проклиная бессмысленный дар,
Не способный управиться с былями.
И опять через то же стекло,
Что так прочно меж вами вросло,
Я смотрю на собрата печального.
Он разводит крылами в ответ –
Мол, приказа пока еще нет,
Ничего не случилось фатального...
* * *
Так боязно поверить и пропасть
В гогочущем, кружащемся, звенящем,
Забыв о том, что было настоящим,
Взглянув и засмотревшись в чью-то пасть...
Они идут, как табор, голося,
Потряхивая дутым золотишком,
И все в них нарочито, все в них слишком:
И радость театральная – и вся
Умело наведенная сурьма,
Отмеренная четко бесшабашность –
И ловкая, бесстыжая продажность,
Привыкшая кормиться задарма...
Беги, беги под это ай-нэ-нэ,
Спасай все то, что там, внутри осталось –
Попробуй донести хоть эту малость...
Беги по светлой нежности Моне,
По моцартовской ясной чистоте,
По детской изумленности Шагала,
По чеховской иронии усталой,
По пушкинской сияющей звезде –
Не пряча за усмешкою лица,
Пока в тебе неведомое плачет
От страха, что закончится иначе
История, которой нет конца.
* * *
О, как действительность лиха –
Мельчают басни и герои...
Кукушка кроет петуха,
За то, что он ее не кроет.
* * *
И снова, как сторонний наблюдатель
Прекрасного чужого волшебства,
В картине оказавшийся некстати,
Пунктиром обозначенный едва,
Стою, не помня времени и места,
Ни холода не чуя, ни тепла –
Ни словом не способная, ни жестом
Вмешаться в заповедные дела...
И только отмечаю безотчетно
Спокойное присутствие небес,
В которых так легко, бесповоротно
Мой голос растворился и исчез –
И листья, что летят напропалую
В последний раз чаруя и любя...
Еще одну ни добрую, ни злую,
Бессмысленную осень без тебя.
* * *
Когда отхлынут волны темени,
И превратятся в смутный сон
И кровь, и сукровица времени,
Не затворяй своих окон.
И может быть, тогда без спроса я,
Свет отмолившая в бреду,
Босая и простоголосая
К тебе по радуге сойду.
* * *
Дело к ночи, милый, дело к ночи –
Ну, а ночью надо бы поспать.
Я еще проснусь к тебе, сыночек,
Крепко обниму тебя опять.
Ведь иначе было бы нечестно...
Даже если сразу не смогу,
Я чуть погодя к тебе воскресну –
И тебя от бед уберегу.
Буду рядом, так или иначе –
Ветром, тихим облаком, травой...
Ничего не бойся. Спи, мой мальчик.
Я еще вернусь к тебе живой.
* * *
В осенний пазл последний лист вложив –
Само собой, кленовый, пятипалый –
Вздохнешь легко... Больной скорее жив,
Хотя пока и выглядит усталым.
И в целом вся картинка удалась,
Здесь даже дождь прекрасен и уместен –
Как с небом проступающая связь
На стершемся прозрачном палимпсесте.
А что там, за дождем, не разобрать –
И это даже к лучшему, возможно...
Так легче приучить себя опять
Дышать и говорить неосторожно,
Идти – и не считать своих шагов,
Благодаря летящие снежинки
За то, что мир немного не таков,
Как на твоей придуманной картинке...
* * *
У мальчика есть кролик. У девочки есть кукла.
Все просто и понятно. Английский для детей.
Почти рекламный ролик, где все легко и смугло,
Как солнечные пятна – смотри и фанатей.
Какие, к черту, вирши? Давай-ка проще, бэби.
У девочки есть домик, у мальчика – труба.
Играем – но потише, наш папа спит на небе,
И если он проснется – то, значит, не судьба.
У девочки есть книжка. У мальчика есть утка.
Под соусом из клюквы – смотри, не подавись.
А то, глядишь, не слишком смешная выйдет шутка...
У девочки есть буквы. У мальчика – каприз.
Но можно поменяться – никто и не заметит,
А после все припишем проделкам чертенят.
Кто станет разбираться, что мы уже не дети?..
Играем – но потише. Пока на небе спят.
* * *
Когда предстанешь нищим пред судьбой,
И свод небес сомкнется над тобой
Как свод непроницаемой темницы,
Ты все же волен жить и умирать –
Слова мои последние потрать,
Чтоб из тюрьмы своей освободиться.
Отдай мои слова семи ветрам,
Что глухо бродят в ней по вечерам,
Гремя замками долга и печали –
В том храме, обернувшемся тюрьмой,
В котором никогда бы, милый мой,
Тебя со мной уже не обвенчали.
Отдай же им последнее, что есть,
Единственную стоящую весть –
О том, что на беду свою и счастье
Когда-то билось сердце, что тебя
Нечаянно, отчаянно любя,
Разбилось, непослушное, на части.
На мелкие осколки, на слова –
Но в них душа любившая жива,
Отдай их – и окажешься на воле.
Вдали от обезумевших ветров,
Беги от них – свободен и здоров...
Без прошлого, без памяти, без боли.
* * *
Открою чакры – а оттуда
Опять выглядываешь ты,
Мой гордый маленький иуда,
Мой самодержец пустоты.
Щекочешь поднятое веко
На третьем выбитом глазу –
И скорбной песенкою зека
Давай выдавливать слезу...
Поговори со мною, крошка,
О чем-нибудь поговори.
Скреби заточенною ложкой
По алой мякоти внутри,
До самых сладостных окраин –
Авось и выскребешь чего,
Мой нерожденный братец Каин...
Хранитель сердца моего.
* * *
Куда уж проще – пей да ешь, да
Не укради, не обмани...
Вся наша вера суть надежда
На то, что мы здесь не одни –
Большие маленькие люди...
И сколько сердцу ни перечь,
От той надежды не убудет,
Пока живут земля и речь.
* * *
Милый друг, мы с тобой безнадежно больны...
Мы по осени дружно вдыхали
Горький воздух, в котором живут до весны
Мандельштаммы любви и печали.
И теперь нас уже не удержишь ничем
На прекрасной и страшной планете...
Мы летим от нее на скрипичном ключе,
Продырявив басовые сети.
Мы летим, под собою не чуя страны,
Одолев притяжение тверди –
Наконец-то себе и друг другу равны
В невесомости призрачной смерти.
* * *
Земля моя осенняя поёт
Вослед небесным радостям и птицам –
Не помня ни одной из прежних нот,
С которыми случилось породниться.
Поёт, предвидя холод и снега,
Чернёным серебром больного горла...
Всей верою, раздетой донага,
Что ввысь за утешением простёрла.
И нежность, растерявшая слова,
Растёт и поднимается над нею,
Как завтрашняя майская трава...
И Господа улыбка всё слышнее.
* * *
Ты еще не знаешь про слово "нет" –
И глотаешь солнце, как сладкий чай.
Этот мир – наш лучший большой секрет...
Если будешь рядом, то забегай.
Мы с тобою будем жевать сирень
И по-птичьи петь, обратясь на юг.
Этот май – один бесконечный день,
Заманивший нас в карусельный круг...
Ты уже все понял про слово "да",
И оно шумит у тебя в груди –
Эта память ветра с тобой всегда...
Если будешь рядом, то заходи.
Мы с тобой задуем одну свечу
И вдвоем посмотрим в ночную высь.
Ты мне все расскажешь – я помолчу,
А о чем – попробуй-ка, разберись.
Ну, а дальше... Кончатся все слова –
И стекут рекой за неровный край.
Если ты вернешься, а я жива,
То наплюй на дождик – и залетай.
Я насыплю в блюдце тебе пшена,
Раз небесной манны не завезли...
Залетай – ты видишь, я здесь одна
Прожила всю жизнь от тебя вдали.
* * *
Саше Габриэлю и Диме Якимову
Этот мир далеко не во всём образцов,
Но звучат голоса флажолетов...
Кто считает по осени жёлтых птенцов –
Я считаю друзей и поэтов.
Ну, а если поэт одновременно друг,
Он для сердца двойная отрада.
Я приму даже горечь из дружеских рук,
Как лекарство от сладкого яда –
Про себя повторяя опять и опять:
Дай им, Боже – сегодня и после...
Только б руки у них не устали писать,
Только б души вовек не замёрзли!
* * *
Все, что можно, вы мне дали –
Сердце, руки и глаза,
Свет любви и свет печали,
И святые образа.
Тягу к радости и чуду,
Веру неба и земли...
Остальное я добуду –
Вы отдали, что смогли.
Сядьте рядом – места много –
Папа, бабушка и дед.
Смерти нет, но есть дорога...
Есть дорога – смерти нет.
* * *
Я человек – а значит, ранен.
Не разделяя дух и плоть,
Подай мне слово, Назарянин...
Поговори со мной, Господь.
Я помню, свет сильнее ночи –
Но чем светлее, тем больней.
А чем больнее, тем короче
Ночные проблески огней...
Не различаю гром и шорох,
И в сердце множатся кресты,
На каждом – каждом – из которых
Опять распяты Ты и ты.
Слепые звезды бьются оземь –
И вместо чистого питья
К губам Твоим смеясь подносим
Вчерашний уксус я и я.
Как пересохшими устами
Ты мог меня благословлять?..
Похоже, помнил, что местами
Мы поменяемся опять.
Сегодня я распят и ранен,
Тебя спасая и храня.
Подай мне слово, Назарянин...
Будь милосерднее меня.
* * *
А потом понимаешь
Не вылезут, не хотят
Потому что жжется и колет в груди обида
Вот такой ты, думают – бросил их, как котят
Наплевал и бросил
Не подавая вида
Что тебя задевают крики их и глаза
Нераскрытые – и оттого все еще слепые
А ведь мог бы, мог бы вытащить, подсказать
Объяснить, что любы тебе – любые
Только грош цена этим звездам, пока за так
Если сразу – в дар, не содрав по дороге кожи
Вот такой, сидят и думают, ты мудак
Вот такой мудак – ты шепчешь эхом
И все же, все же
Ну, давай, еще разочек, попробуй сам
Я ведь тут, с тобою рядом, на дне колодца
Обнимаешь, плачешь, гладишь по волосам
Ничего, ничего, мой маленький
Обойдется.
* * *
Бабуля была интересная дама,
Она выражалась жестоко и метко:
Одним лишь ослам говорится все прямо,
Запомни – и будь повнимательней, детка.
Ищи свою правду за ширмою слова,
Она между строк, в глубине интонаций...
Но я уродилась, увы, бестолкова –
Слова увлекали меня, как паяцы
Смешные и грустные, в красном и белом,
В печальные драмы, в безумные пляски...
И я между словом и истинным делом
Всегда выбирала прекрасные маски.
Я верила им – потому что хотела
Хотя бы во что-то поверить, забыться.
А что там, за ними – какое мне дело...
Мне больно смотреть в настоящие лица.
* * *
В азиатской своей суете,
В беготне от прилавка к прилавку
Мы всё те же – и всё же, не те...
Будто время повысило ставку
За одну единицу тепла,
Что равняется выдоху сердца –
Только что по карману была,
А теперь никому не согреться.
Хоть до пят мишурой обернись,
Хоть развесь до небес огонёчки –
Наши взгляды направлены вниз,
Словно к алой блуждающей точке
Приковало их в этом бреду...
Только трое опять и заметят
Восходящую в небе Звезду –
И за нас её, светлую, встретят.
Только трое на свете...
И дети.
* * *
Небесное ли в землю возвращать?..
В объятиях желанного мороза
Вчерашняя застыла благодать –
Звучащая у сердца лакримоза
Почти неразличима, не слышна,
Как ниточка стихающего пульса...
Так молится далекая весна
О тех, кто обещал и не вернулся –
Забыв уже и лица, и слова,
И помня только музыку объятий
Последних... И пока она жива,
Ни тронуть эти звуки,
Ни разнять их.
* * *
Бита, бита, перебита
ваша карта поперек
как дырявое корыто
сколько катано и мыто
речь глуха и посполита
добру молодцу урок
лев худой, демьян богатый
саша белый, сладкий макс
все до дому и до хаты
все ни в чем не виноваты
посчитайте киловатты
и на чай оставьте бакс.
* * *
А тебя-то и вовсе не аист принес,
А какая-то птица, черна и худа.
Я таких и не видел у нас никогда –
Будто клюв золотой к человеку прирос.
И крыла у нее золотились от звезд,
А глаза я ее не видал, не совру...
Люд креститься давай – это, мол, не к добру,
Ой, наплачешься, старый, малой-то не прост.
Разверни, мол, его и всего огляди –
Нет ли чертовой метки и нет ли хвоста.
Нечиста эта падаль, как есть нечиста,
Кто из наших приложит такое к груди?
Посудачили вслед – разошлись по домам...
Ну, а мне-то чего, я корову купил.
Поначалу уж больно казался ты хил –
А потом ничего вроде так, по годам.
Только кудри черны, как у птицы крыла,
И слова даже я не всегда разберу...
И в глаза не могу поглядеть, как совру –
Будто звезды горят... Вот такие дела.
* * *
Лучше не знать, не знать
День или двадцать пять
Год или десять лет
Времени больше нет
Стерто с тяжелых плит
Просто болит, болит
Голос совсем чужой
Я еще помню - твой
Просто слабей, слабей
Только лекарство пей
Как его, боже мой
Только побудь со мной
Сколько-нибудь еще
Пусть мне запишет в счет
Это смещенье дат
Тот, кто остался свят
В этой земной глуши
Только дыши, дыши...
* * *
О чем бы он ни говорил –
О звоне башенных часов,
О скрипе лестниц и перил,
Дверях, закрытых на засов,
Об окнах, выходящих в сад,
В котором вьются сорняки,
О не вернувшихся назад
Птенцах, кормившихся с руки,
О тихих сумерках втроём
С луной и стареньким котом,
О снах, сдающихся внаём,
Об отраженьях под мостом,
О самом ярком из огней,
Что не пошел слепому впрок –
Все выходило лишь о ней,
Живущей где-то между строк...
* * *
Молчишь... Но где-то в глубине
Ты помнишь, помнишь счастье – зримо,
И так оно неоспоримо
При всей тревоге и вине
Гнетущей – что идешь на свет,
Его по имени не зная...
И ночь вокруг уже иная,
Её уже и вовсе нет.
А есть пустыня, и следы
Двоих – по памяти и тверди...
Они ведут тебя от смерти
Тропой невидимой Звезды
Туда, где снова Рождество,
Где Свет горит – легко и свято –
И сердце, нежностью объято,
Горит подобием Его.
* * *
Ничего не проси, не тревожь понапрасну Его –
Он сегодня дитя, у которого нет колыбели...
Просто спой Ему тихо – как мамы счастливые пели,
Видя в каждом из нас, беззащитных, свое божество.
Ничего не проси – подойди и постой у яслей
Как задумчивый вол, бессловесным и добрым дыханьем
Отогрей зимний воздух над крошечным этим созданьем –
И тебе самому станет сразу намного теплей.
Посмотри на Него – как ребёнок на небо – без сил,
Удивленный до слёз красотой невозможно высокой...
Ничего не проси – просто всею душой одинокой
Полюби Его так, как еще никого не любил.
* * *
Приходит год – не совершеннее,
Не лучше прочих, но другой...
Опять тебе не в настроение
Весь этот шум и непокой.
Но ты смиряешься и празднуешь,
Как будто в самом деле рад –
А сам внутри куда-то падаешь,
Веселой музыке не в лад.
Качаешь мир в еловых лапах, а
Какого цвета он – не суть...
И любишь кошку вместе с запахом,
И человека – как-нибудь.
* * *
А ты считай, что ты – hand made,
А не китайская штамповка,
Что рождена под звуки флейт,
И все, что так в тебе неловко –
Твоя изюминка, твой стиль...
Вперед, вперед за синей птицей,
Моя отважная Митиль,
Сотри бумажной рукавицей
Веков случайные черты
С лица седого Метерлинка –
Мечты прекрасны и просты...
Пока не кончится пластинка,
Не станет времени игла
Шипя подпрыгивать на месте –
И не поймешь, что не нашла,
Увы, ни птицы в этом квесте,
Ни даже синего пера,
Чтоб написать другую сказку –
Вперед, вперед, твоя игра...
Не примеряй чужую маску,
Ты дура, да – но эксклюзив,
Таких уже не производят.
Беги, беги, вообразив
Круговорот добра в природе –
На шелест новеньких страниц
Под чьей-то детскою рукою...
Под пенье синих-синих птиц,
Летящих в небе за тобою.
<2012>
(с) Анна Полетаева
